— Ты что задумал? Хочешь навалять мне тумаков? — Нойманн перешел на тот же вызывающий тон, каким с ним говорил Колвилл. — Ты ведь только так отвечаешь на все, что тебе ни скажут, верно? Как только случается что-то такое, что тебе не по нутру, ты, чтобы отвести душу, бежишь почесать о кого-нибудь кулаки. Потому-то Дженни и проводит столько времени у Догерти. Чтобы не оставаться рядом с тобой.
Лицо Колвилла напряглось.
— Кто ты такой, мать твою? — спросил он. — Не верю ни слову из того, что ты о себе наболтал.
Он несколькими быстрыми шагами пересек паб, схватился за стол, за которым сидели Нойманн и Догерти, и отшвырнул его в сторону.
— Ну, сейчас я из тебя сделаю отбивную!
Нойманн легко вскочил на ноги.
— Может, сделаешь, а может, и нет.
Вокруг двоих мужчин, затеявших драку, откуда ни возьмись собралась кучка односельчан, чутьем угадавших приближение забавы. Колвилл нанес размашистый хук справа, от которого Нойманн легко уклонился. Колвилл ударил еще дважды. Нойманн так же уклонился, отводя голову всего на несколько дюймов. Кулаками он прикрывал лицо и, не отрывая глаз, следил за Колвиллом, не переходя в атаку. Он понимал, что, при их разнице в росте, он при попытке подойти на дистанцию для удара может дать Колвиллу возможность ухватить его своей ручищей, и тогда ему вряд ли удастся вырваться. Ему следовало ждать, пока Колвилл допустит ошибку. И тогда он перейдет в атаку и как можно быстрее покончит с этой историей.
Колвилл несколько раз еще сильнее махнул кулаками. Он уже запыхался и устал. Нойманн заметил, что на его лице появилась растерянность. Выставив руки вперед, Колвилл, как разъяренный бык, ринулся на противника. Нойманн быстро отступил в сторону и поставил Колвиллу подножку. Тот тяжело рухнул ничком. Нойманн быстро подскочил и, когда Колвилл поднялся на четвереньки, дважды пнул его в лицо. Приняв третий пинок на свое могучее предплечье, Колвилл сумел подняться на ноги.
Нойманн все же смог разбить ему нос. Из обеих ноздрей в рот стекали струйки крови.
— Хватит с тебя, Мартин, — сказал Нойманн. — Давай, остановимся на этом и пойдем пить пиво.
Колвилл ничего не ответил. Шагнув вперед, он выбросил левую руку, целясь в корпус своего противника, и одновременно нанес мощный удар правой наотмашь. Этот удар Нойманн прозевал. Кулак угодил ему в скулу и рассек кожу. Нойманну показалось, будто ему врезали кувалдой. В голове гудело, из глаз потекли слезы, изображение всего окружающего расплылось. Он мотнул головой, чтобы прийти в себя, и сразу вспомнил Париж — как он лежал в грязном переулке возле кафе, его собственная кровь смешивалась в луже с дождевой водой, а эсэсовцы целой толпой избивали его, топтали ногами, пинали куда попало, лупили кулаками, рукоятками пистолетов, винными бутылками, всем, что попадалось под руку.
Колвилл, ободренный успехом, попытался нанести еще один столь же беспощадный удар. Нойманн присел, извернулся и, выбросив ногу вбок, нанес сильный удар точно по правой коленной чашечке Колвилла. Громила закричал от страшной боли. Нойманн быстро пнул его еще три раза. Колвилл захромал; Нойманн подумал, не перестарался ли он — так ведь можно было сместить или вовсе разбить коленную чашечку. А Колвилл явно испугался. Ему, вероятно, никогда еще не приходилось сталкиваться ни с кем, кто дрался бы так же, как его сегодняшний противник.
Нойманн продолжал сдвигаться вправо, вынуждая Кол-вилла опираться на поврежденную ногу. Тот с трудом мог стоять. Нойманн решил, что с его противником покончено.
Однако когда он уже направился к двери паба, Колвилл переместил свой вес на здоровую ногу и метнулся вперед. Потерявший осторожность Нойманн не успел увернуться. Колвилл врезался в него и прижал к стене. Нойманну показалось, что он попал под грузовик, у него перехватило дыхание. А Колвилл яростно боднул его головой, угодив в подбородок. Нойманн прикусил язык и почувствовал, как в рот хлынула кровь.
Прежде чем Колвилл успел нанести следующий удар, Нойманн изо всех сил вогнал колено в его пах. Колвилл сложился вдвое, попытался закричать, но не смог. Нойманн еще раз ударил коленом, на сей раз в лицо Колвилла. Послышался хруст костей. Нойманн шагнул вперед, поднял руку и ударил Колвилла локтем по голове сбоку.
Колени Колвилла подогнулись, и он осел наземь, почти теряя сознание.
— Лучше не пытайся вставать, Мартин, — сказал ему Нойманн. — Если в твоей дурной башке есть хоть капля мозгов, то ты будешь сидеть там, где сидишь.
А потом Нойманн услышал дикий крик. Он вскинул голову и увидел, что к нему со всех ног мчится Дженни.
В ту ночь Нойманн долго лежал с открытыми глазами. Сначала ему удалось заснуть, но вскоре он проснулся от боли, а потом лежал неподвижно, прислушиваясь к ветру, бьющемуся о стены дома. Издали доносился шум волн, накатывавшихся на берег. Он не мог понять, который час. Его часы лежали на крохотном столике рядом с кроватью. Он приподнялся на локте, потянулся, чуть не застонав от боли, и взглянул на светящийся циферблат. Почти полночь.
Он снова упал на подушку и уставился в потолок. Драка с Мартином Колвиллом была глупейшей ошибкой. Он поставил под удар свою легенду и всю операцию. И к тому же напугал Дженни. Вчера она возле паба кричала на него и била его кулачками по груди. Она была в ярости из-за того, что он избил ее отца. Он лишь хотел преподать мерзавцу урок, но все получилось куда хуже, чем он рассчитывал. И сейчас, лежа в постели, прислушиваясь к сбивчивому голосу не прекращавшегося ветра, он спрашивал себя, действительно ли операция провалилась. Он вспоминал о словах Кэтрин на Хэмпстед-хит: «Произошли кое-какие накладки. Я сомневаюсь, что смогу долго продержаться под своим прикрытием». Он думал о приказе Фогеля устроить контрнаблюдение. И еще пытался понять, каким образом всем им — ему самому, Кэтрин, Фогелю — удалось наделать столько грубейших ошибок.