Вайкери ехал в свой штаб на Вест-Халкин-стрит. Опустилась ночь, а с нею пришел и проливной дождь, напомнивший своим буйством весеннюю грозу. Вайкери протер запотевшее стекло и посмотрел наружу. Толпы лондонцев на тротуарах походили на беженцев, спасавшихся от наступающей армии, они двигались, скрючившись, прячась под плащами и зонтами, которые то и дело выворачивало наизнанку ветром; сквозь мрак и дождевую завесу еле-еле проглядывали пятна электрических фонариков. Вайкери думал о странной прихоти судьбы, устроившей его на мягкое заднее сиденье просторного салона служебного автомобиля, вместо того чтобы оставить там, вместе с остальными людьми. Внезапно его мысли перескочили к Элен, к тому, где она сейчас могла находиться. В тепле и безопасности — он надеялся на это. Он думал о Грейс Кларендон, ловко заскочившей в заднюю дверь автомобиля Бутби, и спрашивал себя, что, черт возьми, она там делала. Может быть, ответ был самым простым? Неужели она спала попеременно и с Бутби, и с Гарри? Или за этим крылся какой-то более зловещий смысл? Он хорошо запомнил, как яростно она кричала на Бутби за закрытыми дверями его кабинета: «...Так поступить со мной! Мерзавец! Проклятый ублюдок!» «Расскажи мне, Грейс, что он требовал от тебя, — мысленно взмолился он, — потому что даже для спасения жизни и души я не смогу разгадать этого сам».
Автомобиль остановился перед домом. Вайкери выбрался из машины и, прикрывая голову от дождя портфелем, как щитом, поспешил в дом. Там царило примерно такое же настроение, какое бывает в вест-эндском театре перед премьерой спектакля по пьесе малоизвестного автора. Вайкери почувствовал, что наслаждается этой атмосферой — шумной болтовней наблюдателей, облачавшихся в плащи и галоши для того, чтобы провести ночь на улице, манипуляциями техника, проверяющего качество звука, поступающего из микрофонов, установленных в доме Джордана, запахом пищи, исходящим из кухни.
Вероятно, что-то в облике Вайкери говорило об испытываемом им напряжении, потому что никто не заговорил с ним, пока он пересекал суматошную оперативную комнату и поднимался по лестнице в библиотеку. Там он снял плащ и повесил его на крючок, приделанный за дверью. Положил портфель на стол. И лишь после этого пересек коридор и подошел к открытой двери комнаты, в которой Питер Джордан, стоя перед зеркалом, одевался в военно-морскую форму.
«Если наблюдатели — это мои рабочие сцены, — подумал Вайкери, — то Джордан — это звезда, а флотская форма — его сценический костюм».
Вайкери некоторое время пристально наблюдал за ним. Джордан, определенно, чувствовал себя в форме неловко — очевидно, решил Вайкери, он испытывал то же чувство, которое испытывал он сам, когда ему приходилось, примерно раз в десятилетие, надевать галстук-бабочку и вспоминать, что и как делается. Он негромко кашлянул, чтобы сообщить о своем присутствии. Джордан, повернув голову, взглянул на Вайкери, а потом возвратился к своему отражению в зеркале.
— И когда же это кончится? — спросил он, не глядя на Вайкери.
Это уже стало частью их ежевечернего ритуала. Каждый вечер, перед тем как отправиться на встречу с Кэтрин Блэйк, вооружившись новой партией материалов по операции «Литавры» в портфеле, Джордан задавал один и тот же вопрос. Вайкери каждый раз уклонялся от ответа на него. Но сейчас сказал по-другому:
— Пожалуй, это может закончиться очень скоро.
Джордан резко вскинул голову, потом перевел взгляд на свободное кресло и повелительным тоном произнес:
— Сядьте. У вас такой вид, будто вы прогулялись в ад и вернулись обратно. Скажите, когда вы спали в последний раз?
— Мне кажется, это была ночь в мае сорокового года, — ответил Вайкери и с готовностью опустился в кресло.
— Мне не стоит рассчитывать на то, что вы объясните, почему вы так думаете, верно?
Вайкери медленно покачал головой:
— Боюсь, что не смогу этого сделать.
— Я так и понял.
— А для вас есть какая-то разница?
— Пожалуй, что на самом деле нет.
Джордан закончил одеваться, закурил сигарету и сел напротив Вайкери.
— Имею ли я право задавать вам какие-нибудь вопросы?
— Это зависит только от вопросов.
Джордан улыбнулся с таким видом, будто они находились на приятной вечеринке.
— Я полностью уверен в том, что вы не кадровый офицер разведки. А чем вы занимались до войны?
— Я был профессором европейской истории в Лондонском университетском колледже. — Собственные слова прозвучали для Вайкери странно, как если бы он читал чей-то послужной список. Ему казалось, что это было целую жизнь — нет, две жизни — тому назад.
— И как же вас угораздило попасть на службу в МИ-5?
Вайкери немного поколебался, решил, что не нарушит никаких правил секретности, и рассказал вкратце свою историю.
— И вам нравится ваша работа?
— Иногда. А бывает так, что я ее просто ненавижу и жду не дождусь, когда вернусь в академические стены и запру за собой дверь.
— И когда же так бывает?
— Например, сейчас, — категорически заявил Вайкери.
Джордан не выказал никакой внешней реакции. Как будто он был уверен в том, что ни один офицер разведки, каким бы заматерелым в своей профессии он ни был, не мог получать удовольствие от такой операции, как та, в которой ему пришлось участвовать.
— Женаты?
— Нет.
— Были когда-нибудь?
— Никогда.
— Почему же?
Вайкери подумал, что иногда совпадения, которые устраивает Бог, бывают слишком вульгарными для того, чтобы их можно было принимать всерьез. Тремя часами ранее он отвечал на этот вопрос женщине, которая знала ответ. А теперь тот же самый проклятущий вопрос задает его агент.