Под конвоем лжи - Страница 17

— Адмирал Канарис? — вопросительно произнес Гитлер. — Какие у вас имеются сведения для поддержки этой теории?

Канарис, не любивший что-то показывать по карте, остался на своем месте. Прежде чем ответить, он сунул руку в нагрудный карман кителя, где держал сигареты. Эсэсовцы вздрогнули. Канарис покачал головой, медленно достал пачку и продемонстрировал ее всем. Потом он тщательно размял сигарету и не спеша прикурил, выпустив дым на Гиммлера. Рейхсфюрер, как все отлично знали, терпеть не мог табачного дыма. Гиммлер взглянул на него сквозь клубящееся синее облако, его глаза не выражали никаких эмоций, но щека нервно подергивалась.

После этого Канарис объяснил, что абвер собрал и проанализировал три типа сведений, связанных с подготовкой вторжения: материалы аэрофотосъемки расположения вражеских войск в южной Англии, перехват радиопереговоров врага, осуществлявшийся Funkabwehr, специальным подразделением его агентства, и донесения агентов, работающих на территории Британии.

— И о чем вам говорят эти сведения, герр адмирал? — перебил его Гитлер.

— Имеющиеся у нас данные заставляют склониться к точке зрения фельдмаршала. Мы тоже считаем, что англосаксы намереваются ударить в Кале. Согласно информации от наших агентов, враги активизировали деятельность на юго-востоке Англии, непосредственно напротив Кале. Мы выделили в радиосвязи новый объект, который называется Первой армейской группой Соединенных Штатов. Мы также проанализировали воздушную активность врага на северо-западе Франции. Он проводит гораздо больше полетов, как с бомбардировочными, так и с разведывательными целями, в районе Кале, нежели над Нормандией или Бретанью. У меня появилась также совершенно новая информация, которую я обязан вам сообщить, мой фюрер. У одного из наших агентов в Англии есть источник в Верховном командовании союзными силами. Вчера вечером этот агент передал сообщение. В Лондон прибыл генерал Эйзенхауэр. Американцы и британцы намереваются некоторое время держать его присутствие в тайне.

Эти слова, казалось, произвели на Гитлера впечатление. «Если бы только Гитлер знал правду, — подумал Канарис, — что сейчас, когда через считанные месяцы состоится самое важное сражение войны, от разведывательной сети абвера в Англии остались жалкие клочья». В этом Канарис тоже обвинял Гитлера. Во время подготовки к операции «Морской лев» — так и не состоявшемуся вторжению в Великобританию — Канарис и его организация щедрой рукой засылали шпионов в Англию. Все предосторожности были отброшены из-за отчаянной потребности в разведданных об организации береговой обороны и расположении британских войск. Агентов поспешно вербовали, плохо обучали и еще хуже снаряжали. Канарис подозревал, что многие из них, если не большинство, случайно ли, намеренно ли, но сразу оказались в руках МИ-5, в результате чего сети, создание которых потребовало многих лет кропотливого труда, понесли непоправимый урон. Но признаться в этом он не мог: сделать это значило бы своей рукой подписать себе смертный приговор.

Адольф Гитлер снова забегал по комнате. Канарис знал, что Гитлер не боялся неизбежного вторжения. Как раз наоборот, он с нетерпением ожидал его. Он держал под ружьем десять миллионов немцев и обладал мощной промышленностью, которая, невзирая на все более ожесточенные бомбежки союзников и нехватку рабочей силы и сырья, продолжала производить умопомрачительные количества оружия и всяческого снаряжения. Он ни в малейшей степени не сомневался в своей способности отразить вторжение и полностью разгромить союзников. Как и Рундштедт, фюрер верил, что высадка на берегу Па-де-Кале в наибольшей степени стратегически оправданна, и именно там его Атлантический вал больше всего походил на неприступную крепость из его видений. Больше того, Гитлер даже пытался спровоцировать союзников на вторжение в Кале, приказав разместить там пусковые установки ракет «Фау-1» и «Фау-2». Но при этом Гитлер знал также, что британцы и американцы использовали дезинформацию много раз за время войны, и не сомневался, что, готовя вторжение во Францию, они поступят так же.

— Позвольте нам поменяться ролями, — сказал наконец Гитлер. — Как я поступил бы, если бы собирался вторгнуться во Францию из Англии? Стал бы я пользоваться очевидным направлением, тем самым, которое, по мнению моих врагов, скорее всего, выберу? Стал бы я организовывать лобовое нападение на самую укрепленную часть побережья? Или же я выбрал бы другое направление и попытался бы застать моего врага врасплох? Стал бы я передавать ложные радиограммы и посылать ложные донесения через вражеских агентов? Стал бы делать дезинформирующие заявления для прессы? Ответ на все эти вопросы — да. Мы должны ожидать, что британцы предпримут отвлекающие действия и попытаются замаскировать главный удар. Поэтому, как бы мне ни хотелось, чтобы они предприняли высадку в Кале, мы должны быть готовы к возможности вторжения в Нормандии иди Бретани. Поэтому нашим танкам следует оставаться в безопасности, на удалении от побережья, пока намерения врага не прояснятся. Тогда мы сожмем свой броневой кулак в пункте главного удара и вышвырнем врагов обратно в море.

— У меня есть еще один аргумент, который может укрепить вашу позицию, — включился в разговор фельдмаршал Эрвин Роммель.

Гитлер резко обернулся и взглянул ему в лицо.

— Продолжайте, герр генерал-фельдмаршал.

Роммель указал на большую — от пола до потолка — карту, висевшую за спиной Гитлера.

— Если вы разрешите мне небольшую демонстрацию, мой фюрер...