Под конвоем лжи - Страница 52

На улице было темно, хоть глаз выколи. Единственными источниками освещения были узенькие щелочки в крышках, маскировавших фары редких автомашин, медленно проползавших по проезжей части, да бледные фонарики, которые держали в руках многие из прохожих. Он почувствовал себя так, будто его заставили играть в детскую игру наподобие жмурок. Дважды он наталкивался на встречных пешеходов. А один раз уткнулся во что-то холодное и уже начал было извиняться, когда понял, что перед ним стоит фонарный столб.

Он чуть не расхохотался. Лондон здорово изменился после его последнего пребывания здесь.

* * *

От рождения он носил имя Найджел Фокс и родился в Лондоне в 1919 году от матери-немки и отца-англичанина. Когда в 1927 году отец умер, мать возвратилась в Германию и поселилась в Дюссельдорфе. Год спустя она вступила в повторный брак с богатым фабрикантом по имени Эрих Нойманн. Этому строгому педанту совершенно не хотелось иметь пасынка по имени Найджел, который говорил по-немецки с английским акцентом. Прежде всего он изменил имя мальчика на Хорст, позволил ему взять свою фамилию и отдал учиться в одну из военных школ, где были едва ли не самые суровые порядки во всей стране. Хорст там чувствовал себя очень несчастным. Однокашники издевались над ним из-за плохого знания немецкого языка. Маленький, довольно слабый, он, как правило, приходил домой на выходные с синяками под глазами и с распухшими от побоев губами. Мать сильно переживала из-за этого, а сам Хорст сделался тихим и замкнутым. Эрих же, напротив, считал, что такая жизнь пойдет пасынку на пользу.

Но когда Хорсту исполнилось четырнадцать, в его жизни произошел резкий поворот. Во время общешкольных соревнований по легкой атлетике он — в своих школьных трусах и босиком — пробежал 1500 метров, намного выйдя из пяти минут. Потрясающий результат для мальчика, который никогда не занимался бегом. Оказалось, что за соревнованиями наблюдал тренер национальной федерации. Он посоветовал Хорсту начать тренироваться и убедил руководство школы создать для талантливого мальчика особые условия.

После этого Хорст возродился к жизни. Освобожденный от скучных школьных занятий физкультурой, он проводил чуть ли не целые дни, бегая по полям и горам. Ему нравилось находиться в одиночестве, вдали от других мальчиков. Он никогда не был более счастлив. Довольно скоро он стал одним из лучших бегунов-юниоров страны. В школе, где его недавно презирали и третировали, теперь им гордились, бывшие обидчики теперь заискивали перед ним. Он вступил в гитлерюгенд — нацистскую молодежную организацию. В 1936 году он получил персональное приглашение посетить Олимпийские игры в Берлине. Он видел, как американец Джесси Оуэнс ошеломил весь мир, выиграв четыре золотых медали. Он видел Адольфа Гитлера на приеме для активистов гитлерюгенда и даже удостоился чести пожать ему руку. Событие привело его в такой восторг, что он в тот же день позвонил домой и рассказал о нем матери. Эрих был очень горд. Сидя на трибуне, Хорст мечтал о том, чтобы скорее наступил 1944 год, когда он станет достаточно взрослым и достаточно быстрым и сможет выступить за команду Германии.

Война лишила его такой возможности.

В начале 1939 года он вступил в вермахт. Его отличная физическая подготовка и характер одинокого волка привлекли к нему внимание командования Fallschirmjager — парашютно-десантных войск. Он попал в школу парашютистов в Стендале и участвовал в воздушном десанте в Польшу в первый день войны. Затем он прыгал во Франции, на Крите и в России. К концу 1942-го он был награжден Рыцарским крестом.

Его карьера парашютиста завершилась в Париже. Как-то раз, поздним вечером он зашел в маленький бар, чтобы выпить. В заднем кабинете веселилась компания офицеров СС. Потягивая коньяк. Нойманн вдруг услышал оттуда женский крик. Француз, стоявший за стойкой, насмерть перепугался и даже не смог сдвинуться с места. А Нойманн решил выяснить, что там происходит. Распахнув дверь, он увидел на столе юную француженку, которую держали за руки и за ноги здоровенные эсэсовцы. Майор насиловал ее, а еще один офицер жестоко хлестал поясным ремнем. Нойманн влетел в комнату и нанес майору сокрушительный удар в лицо. Тот ударился виском об угол стола и, как выяснилось позже, так и умер, не приходя в сознание.

Эсэсовцы вытащили его в переулок, жестоко избили и кинули там умирать. Нойманн все же выжил, однако ему пришлось проваляться три месяца в больнице. Травмы головы были настолько серьезными, что его признали непригодным для прыжков. Учитывая свободное владение английским языком, его назначили на пост радиопрослушивания армейской разведки в северной Франции. Там он целыми днями сидел перед радиоприемником в тесной душной хижине, прислушиваясь к переговорам радистов по ту сторону Канала, в Англии. Эта работа была для него сущим мучением.

А потом его разыскал человек из абвера, Курт Фогель. Он выглядел тощим и изможденным; при других обстоятельствах Нойманн, вероятно, принял бы его за художника или какого-нибудь интеллектуала. Он сказал, что ищет квалифицированных людей, которые хотели бы отправиться в Великобританию с разведывательной миссией. Еще он пообещал жалованье вдвое против того, что Нойманну платили в вермахте. Бывшего парашютиста деньги не очень интересовали, зато такая жизнь уже успела осточертеть. В ту же ночь он покинул Францию и возвратился вместе с Фогелем в Берлин.

За неделю до отправки в Великобританию Нойманна доставили в место близ Далхема, в окрестностях Берлина, очень похожее снаружи на обычную сельскую ферму, где он прошел подробнейший инструктаж и интенсивную тренировку. По утрам он отправлялся в большой сарай; там Фогель устроил батут, на котором Нойманн должен был восстанавливать технику приземления. Учитывая соображения секретности, о настоящей прыжковой практике не могло быть и речи. Нойманн также совершенствовал свои навыки пользования пистолетом, которые оказались очень приличными для начинающего, а также усовершенствовал владение приемами убийства без применения огнестрельного оружия. Дни были посвящены полевой работе: закладке и изъятию тайников, процедурам встреч, изучению шифров и работе на рации. Часть занятий проводил с Нойманном лично Фогель. Иногда он передоверял эту обязанность своему помощнику Вернеру Ульбрихту. Нойманн в шутку называл его Ватсоном, и Ульбрихт принимал это фамильярное обращение с благосклонностью, какой трудно было от него ожидать. Под вечер, когда на заснеженные окрестности фермы опускались лиловые сумерки, Нойманну предоставляли сорок пять минут для пробежек. Первые три дня ему разрешали бегать в одиночку, но, начиная с четвертого, когда его голова уже была напичкана тайнами Фогеля, его сопровождал на расстоянии открытый легковой автомобиль с охраной.